Из архивов. ранее.

Сказка о Зеркале

-- Охо-хо-хо-хонюшки-и-и-и… дела наши тяжкие… э-эх, вот будь лет на полста моложе…
-- Что скрипишь, Пузанычь?
-- Да ноги крутит… дождь, видать, утром зарядит… обложной…
-- И-и! Пузанычь, ведь осень на дворе, чай!
-- Вот и я о том. Осень, дожди, сырость, а ноги-то старые, рассохшиеся, сырости не любят, вот и крутит их.
-- Эт’ да, эт’ точно, а у меня вот хвост ноет, а сменишь обличье, так поясницу хватает… э-эх, старость – нерадость… да…

Унылая, полутёмная комната, на окне старые, поблёкшие от возраста и пыли занавески, за окном хмарный осенний вечер. Напротив окна стоит старый, позапрошлого века ещё, резной комод. На нём, вольготно развалившись на вышитом соше, дремлет дымчато-серый котище.
Кот тоже стар – как и вся эта комната – кончики ушей и хвоста отморожены, на лбу шерсти почти нет – сплошные шрамы.
Между котом и комодом идёт неспешный старческий разговор. Обсуждают они, как водится у стариков свои изрядно надоевшие болячки, былую молодость и молодых хозяев.

-- А представляешь, Тихон, что тут молодой хозяин давеча сказанул?
Кот издаёт вопросительное мурчание.
-- Заходит он давеча утром в комнату, покрутился туда сюда, похлопал дверцами гардероба, посмотрел на меня, пошатал. А я ведь сам знаешь, не люблю такого, вот и скрипнул недовольно, так тот поморщился, да и говорит: «А может всё-таки выкинуть тебя на свалку?»
-- Да, не уважает нонче молодёжь стариков, вот прежний-то хозяин и сливочек мне завсегда в воскресенье наливал, да не абы где, а в тёмный угол блюдечко ставил. А этот? Тьфу!
Кот презрительно фыркает и дёргает хвостом.
-- Так это ещё не всё! – Комод тихонько поскрипывает, распаляясь, ему явно нетерпится поделиться последними новостями, – тут как раз хозяйка зашла, услыхала слова хозяина и говорит: «Лучше не надо на свалку, ему же лет стопятьдесят! Это ведь антиквариат! Продать выгоднее будет!»
-- Это что ж, Пузанычь, тебя продать хотят?
-- Да не, Тихон, погоди. Дай всё расскажу. У меня новость пострашнее есть!
-- Да? Ну не тяни, рассказывай.
-- Ну ладно. Дальше я похуже слышал, они в другую комнату ушли. А говорили они о том, что продать наш дом хотят! Послезавтрева новый хозяин приедет, смотреть будет!
-- Ох ты ж горюшко-то, от супостата! Да как они до бесстыдства-то такого додумались! Да как же можно-то дом родной, прадедом ещё строенный продавать-то? Ай-яй-яй!!!

Кот соскочил с комода и причитая метнулся в угол, под окно -- там была мышиная щель в подпол.
Из подпола ещё некоторое время доносились его причитания, а потом всё стихло. Где-то до полуночи по дому то тут, то там раздавались поскрипывания, постукивания, какие-то шорохи, а потом всё смолкло.
Старая мебель, рассохшийся пол. Мелкая домашняя нечисть обсуждала взволновавшую всех новость, попереживала и утихла. Замерла в сонном оцепенении старости, ожидая нового потрясения.

***
Около полудня дом наполнился голосами и звуками шагов. Притихшая мебель прислушивалась и присматривалась к ходившим.
Ходили по дому трое: молодые хозяин с хозяйкой и молодой, в добротной одежде, говорившей о достатке, человек.
Они обошли все комнаты, осмотрели мебель, кухню, остатки старой утвари, и наконец, вернулись в большую залу, занимавшую четверть первого этажа.

-- Значит за это вы хотите два миллиона? – Голос говорившего был спокоен и деловит.
-- Да. Дом, конечно, старый, но крепкий ещё лет сто простоит. Ремонт, конечно, не помешает – здесь давно не жили, но торопиться с ним никчему – ничего не разваливается, умели раньше строить. Да и участок немаленький, хоть и запущенный.
-- Ладно; хорошо. Я согласен. Идёмте к нотариусу – оформим сделку.
Люди ушли, и дом до вечера простоял в тишине. Потом с наступлением сумерек он снова наполнился шорохами, скрипами и едва слышными разговорами.
В комнате на первом этаже, где стоял комод, а на окнах уцелели занавески, снова возник Тихон.
-- Да, Пузанычь, прав ты был, ой прав! Продли нас! От ить молодёжь-то пошла! Всё б им деньгу, да побольше, побольше… А на добро, что им предками оставлено плевать с высокой колокольни!
Ты помяни моё слово! Добром энто не кончится! – не на шутку разошедшийся домовой Тихон в обличье кота метался по комнате и исступлённо ругался.
Комод пытался его успокоить, но вяло и как-то неохотно, было видно что он полностью согласен с домовым.
-- Так ведь хорошо было! Тихо, спокойно… Да, конечно, нет мне жизни без хозяев, да и дому тоже, а всё лучше чем продавать его какому-то чужаку! Своё ведь, родное, дедами-прадедами нажитое спроворенное…
-- Тише, Тихон, ладно тебе, глядишь, авось поможет, кривая вывезет. Может и нормальный хозяин окажется, с пониманием…
-- Ага, какже держи карман шире! Совсем он зелёный и глупый! Зашёл как к себе домой, печи не поклонился. Меня, вон, на лестнице пнул, и ить не со зла, а вообще не увидел…
-- Так и прежний-то тебя тоже не видел, не привечал…
-- Ну и что? Он ж хучь не чужак был! Я ж ить его крохой совсем помню! И дался ему энтот город! Что ему здесь плохо, что ли было?
-- Ну, Тихон, ну успокойся. Ну молодой, ну глупый, а ить хозяин. А коль так то и продать могёт…
-- Да знаю я… тяжко мне, беду чую, огнь мерещится…
-- Охо-хо-хох! А вот это совсем плохо. Хорошо б он зеркало не потревожил…
-- Эт’ да, зеркало эт’ совсем беда… хорошо хоть хозяйка старая его на чердак в сундук снесла, да тряпьём завалила. Оно и не слышало там ничего и спало спокойно…
Постепенно успокаиваясь домовой ещё чуток попереживал, побродил по дому и завалился спать под много лет нетопленную печку.

***

Ещё неделя прошла в пересудах и перетолках. Где-то в её середине мебель разделилась на два лагеря. В одном была молодая мебель, почти не помнившая старого хозяина сын, которого продал дом, она просто радовалась тому что в доме будут люди, которым она будет служить. А в другом была старая мебель, помнившая не одно поколение семьи, которая и построила этот дом, старая мебель считала, что молодой, да и к тому же чужой хозяин – не к добру.
Ясным сентябрьским утром за воротами раздался звук подъехавшей машины, хлопнула дверь, проскрипели ворота. Машина, взрыкнув мотором, въехала во двор. Весь дом затих в осторожном, недоверчивом ожидании.
Тихон через подпол выбрался во двор. Перед домом стоял грузовик, новый хозяин курил неподалёку, а водитель откинул борта и поднимал тент. В грузовике были вещи, посуда, мебель, книги и техника.
Тем же путём – через подпол – домовой вернулся в дом и спрятался под печкой. Люди те временем заносили в дом вещи, расставляли мебель и технику.
Разгрузив машину, они уехали, а дом снова замолчал до вечера.
С наступлением сумерек в доме снова зазвучали скрипы и шорохи – вещи знакомились между собой, старые расспрашивали новых о молодом хозяине. Как стало совсем темно в кухне собралась вся домашняя нечисть с участка. Пришли даже банный дед и огородный.
Между нечистью и мебелью потянулись длинные пересуды и расспросы. Выяснилось, что хозяину двадцать шесть лет, что он уже полгода женат, ждут ребёнка весной, что жена у него нормальная, хоть и любит в постели поваляться, что живут мирно, хоть изредка и ссорятся. Ну да с кем не бывает?
За разговорами прошла ночь. С петухами нечисть разошлась по своим лежбищам, мебель тоже смолкла. А потом раздался скрип калитки и во двор зашёл хозяин с женой. Молодые люди оставили сумки на крыльце и принялись за обход участка. Внимательно всё осмотрев, вернулись к крыльцу, подхватили сумки и зашли в дом.
День пролетел незаметно за расставлением и раскладыванием вещей, чертыханиями хозяина, вкручивающего лампочки и чистящего печь, напеванием хозяйки, занятой мытьём всего подряд и готовкой.
Наконец уже ночью хозяева улеглись спать.
-- Мишка, и мы будем здесь жить?
-- Ну да. Теперь это наш дом.
-- А вдруг здесь полно мышей? Я их боюсь…
-- Ничего, заведём кошку – она их переловит. Грязь тоже не беда. Дом долго простоял пустым, вот и накопилось… вымоем всё, вычистим и заживём потихоньку. Ты маленького родишь. Я напишу диссертацию… Тут в лесу озеро неподалёку, можно на рыбалку ходить, летом можно купаться… проведём телефон, подключим Интернет и можно не беспокоиться о работе. А какие здесь пейзажи? Чудо просто! Тебе столько материалов для рекламы!
Постепенно разговоры смолкли и хозяева уснули, немного пошушукавшись, уснул и дом, постепенно свыкаясь с мыслью, что в нём снова живут люди.
Следующий день прошел в хлопотах по хозяйству. И следующий тоже, и ещё один… Постепенно быт налаживался, купили дрова и уголь на зиму, завели кошку – смешного рыжего котёнка. Люди в селе привыкли к молодой паре, постепенно начали здороваться – они уже перестали быть чужаками, приехавшими из города, а стали молодыми из Усадьбы.

***

Прошла уже пара месяцев с того момента, как Михаил и Ольга въехали в Старую Усадьбу.
Живот у Ольги округлился, её беременность стала вполне заметной всем подряд.
В селе об этом недолго посудачили и решили, что дело молодое и правильно: неча молодым без дитяти! Посудачили и умолкли. Осенью забот хватает, и урожай убрать и огород к зиме подготовить, тем кто знает и рассказывать нечего, а кто не знает, тем и за день всех дел не перескажешь, да и не о том речь…
В середине декабря Ольга добралась до чердака. Хламу там скопилось уйма, да всё руки не доходили до него – и внизу дел много.
-- Ой, Мишка, смотри, что я нашла!
Ольга добралась до сундука в дальнем углу и начала его разбирать. Наконец её глазам открылось зеркало, оно-то и вызвало у молодой женщины этот возглас. Оглянувшись, Ольга увидела, что мужа рядом нет, и пошла его разыскивать. По лестнице она спустилась на первый этаж и вошла на кухню.
Михаил сидел за столом и пил чай.
-- Мишка, пойдём, покажу, что я отыскала! Там такое обалденное зеркало! Пойдём скорее!
Вытащив зеркало на свет, прислонили его к стене и протёрли тряпкой.
-- Ты смотри, красота-то, какая! Старинное, и сохранилось прекрасно.
-- Да, видимо, прежние хозяева про него забыли, вот ничего и не сказали, а оно сейчас больших денег стоит, если продать с толком.
А посмотреть и правда было на что. Большое, почти в рост человека, зеркало с превосходной серебряной амальгамой уютно мерцало в свете клонящегося к закату солнца.
Резная рама красного дерева дышала стариной и умелыми руками создавшего её мастера…
-- Давай повесим его в спальне? Оно прекрасно будет гармонировать с обивкой дивана?
-- А может в зале? Пусть гости завидуют?
-- Нет, давай в спальне!
-- Ну хорошо.
Михаил не стал спорить и пошёл за молотком и гвоздями. Через несколько минут зеркало уже висело у двери в спальне и отражало сидевшую на диване Ольгу.
Полюбовавшись на своё отражение какое-то время, и поправив причёску, молодая жена пошла на кухню готовить ужин.
-- Ох беда-то, беда-а, Пузанычь, видал? Они зеркало не только нашли, но и в почивальню повесили! Эх, говорил ведь, что не будет добра от новых хозяев!
По комнате метался маленький домовой и причитал о горькой доле. Стоявший у стены комод сочувственно ему поскрипывал.
-- Может хоть предупредить их? Так ведь кто энтих молодых знает? Поймут ли? Ну, я их всё равно предупрежу!
С этими словами взвинченный домовой убежал в хозяйскую спальню, где забился под шкаф.
Вечер прошёл как обычно: ужин, телевизор, книжка перед сном. Наконец в комнате погас свет и через какое-то время послышалось ровное дыхание спящих…

***

-- О-о-ох!
-- Оленька, что с тобой? Да проснись же! Оля! – рука нашарила выключатель ночника. Зажёгся свет и женщина проснулась.
-- Ох, Мишка, грудь что-то сдавило. Не вдохнуть, не выдохнуть!
-- Может вызвать скорую?
-- Да какая здесь скорая? Ночь, деревня, тут и скорой-то нет, а из города кто поедет?
-- Ну не знаю…
-- Вот, говорила же тебе, давай в городе квартиру купим! А ты нет! В деревню хочу там воздух свежий! А обо мне ты подумал?
-- Оля, ну хватит… давно же всё решили!
-- Хватит? Да какой хватит?...
-- Ну, Оля…
-- Что Оля? Что Оля?!
В спальне постепенно разгорался скандал.

***
-- От же горе-то! Молодые ж совсем были, и дитятю ждали…
-- Да как же так-то? Куда ж Господь-то смотрит?
-- Ить разом полыхнуло! Не выскочил никто, даж косточек схоронить не осталось.
В селе снова появилась тема – за ночь сгоревшая Старая Усадьба. Вот бабы стоя в очереди и трепались языками.
-- Слышь, Марь Ванна, там никак зеркало уцелело? Можь забрать?
-- Ты шо? Окстись, родная! Оно ж три пожара видало, энтот четвёртый! А ты забрать! От него ж и полыхнуло поди! Вона как махом выгорело всё!
На село спускались скорые декабрьские сумерки. На пепелище падал мягкий, белый-белый, пушистый, такой только за городом и встретишь снег. Старое зеркало, закопчённое пожаром, но как ни странно абсолютно целое, отражало хмурое небо и падающий снег.
Из под остова печи доносились тихие всхлипы домового, да угрюмо шушукалась дворовая нечисть, прикидывая, куда теперь податься на жильё.
Не всякий ведь возьмёт погорельцев себе. Не скоро и пепелище застроят. У нечисти век дольше человеческого, и помнят они древний покон лучше.
21.12.07